Ислам Ханипаев — один из наиболее ярких представителей современных российских писателей «поколения 30-летних» (родился в 1990 году). Ислам родился и живет в Махачкале, столице Дагестана. За свою творческую биографию Ислам Ханипаев успел проявить себя как кинорежиссер, сценарист и прозаик, и в настоящее время намерен продолжать работу в литературе, а не в кино. «Ревизор.ru» поинтересовался творческими планами писателя.
Ислам, здравствуйте. Спасибо, что согласились на интервью. Мы с вами познакомились на вашей творческой встрече «Типа Ханипаев» в рамках Мастерской АСПИР для писателей Северо-Кавказского федерального округа в Дербенте, на которой вы откровенно рассказывали о себе, своем творчестве, жизненной позиции. Но, несмотря на то, что вы сказали много, мне кажется, что осталось еще несколько моментов, о которых можно рассказать на «Ревизоре.ru». Например, самым «замеченным» и премированным в вашей библиографии пока является роман «Типа я», написанный от лица маленького мальчика, пережившего трагедию. На встрече вы сказали, что, принимая почести по поводу этой книги, все время держали в голове лежащие «в столе» пять романов, которые не попали в поле зрения литературной общественности. Расскажите об этих книгах подробнее. О чем они были? Пытались ли вы их издавать? Нет ли желания вернуться к ним сейчас, когда у вас успешно складывается литературное имя и судьба?
Четыре текста были скорее попытками повторить успех известных писателей. В одной янг эдалт (литература «взросления» – ред.) в духе Джона Грина, в другой – постапокалипсис в духе Глуховского* или Кормака Маккарти. В общем-то, я всегда пытался не быть собой. Возможно, поэтому у «Типа я» всё получилось. Впервые я не равнялся ни на кого. Те тексты я уже отправлял издательствам. Думаю, и сейчас можно было бы попробовать, но не очень хочется. Кроме того их бы пришлось полностью переписать, а у меня и без этого есть много чего в планах.
Среди трех вышедших в свет и нашедших своих читателей ваших романов «Типа я», «Холодные глаза» и «Большая суета» какой лично вам наиболее близок, дорог, самому интересен? Или, может быть, сейчас наибольший интерес у вас как у автора вызывает следующий роман, который, как вы анонсировали, должен выйти весной следующего года? Расскажите немного об этой книге читателям «Ревизора.ru».
Тут банальный ответ – дороги все и каждый интересен по-своему. Но, возможно, близок мне в смысле моего характера последний изданный – «Большая суета». Я, в общем-то, и не скрываю, что являюсь в тексте закадровым рассказчиком. Это история о том, как в канун Нового года администрация Махачкалы планирует срубить самый старый бук в Европе, который растёт в центре города, чтобы на его месте построить бизнес-центр. И шесть незнакомых между собой человек залезают ночью на дерево с требованием оставить его в покое. Это одновременно веселая и грустная история о том, что происходит в республике ежедневно. Спойлер: на самом деле, только один из героев залезает на дерево ради дерева. У остальных – свои планы.
Еще несколько вопросов о вашем мировоззрении писателя. На встрече вы сказали, что все ваше творчество – о Дагестане и ради Дагестана, что вы хотите показать всему миру свою родину. Но ведь сюжеты ваших книг достаточно трагичны – то мальчик осиротел и почти безуспешно ищет родителей, то родовая вражда приводит к страшным последствиям… И даже в «Большой суете» хотят срубить трехсотлетнее дерево, и упоминаются и другие моменты не самого «престижного» свойства. Да, это жизненная правда, но она как будто не красит вашу родину… И вы прямо говорите в предисловии к «Холодным глазам»: «Я не ставлю перед собой цель очернить или обелить малую родину. Моя задача — рассказать историю». Как это соотнести?
Моё творчество о Дагестане, но не ради него. Мои книжки – моя боль и любовь к республике. Но тут важнее вообще вопрос мировоззрения писателя – мне кажется, писать нечестно для меня губительно. Что-то припрятывать, что-то приукрашивать я попросту не могу. Сразу какое-то чувство презрения к себе просыпается. Я знакомлю страну с Дагестаном во всей его палитре. Отчасти объясняю, почему у нас иногда происходят тяжело объяснимые стране события. Дагестан это сложно, но в конечном итоге это всё еще моя боль и любовь.
И еще на эту же тему: по вашим словам, вы в первую очередь мусульманин, и это накладывает отпечаток на вашу прозу. Вы признались, что не хотите писать о чем-то, что может быть истолковано как призыв или пример неправильных действий. Но как же ваш «крутой» детектив или история об аппаратных играх?.. И вот этот гениальный, на мой взгляд, пассаж тоже из «Холодных глаз»: «Хочу также извиниться — по крайней мере, перед своей республикой и дорогими мне людьми — за мат. Я обязательно избавлюсь от него в тексте — сразу после того, как от него избавятся в речи. Брань — важный инструмент достоверности в рассказываемой мной истории, а к достоверности стремится каждый уважающий себя автор». Так все-таки «воспитательный момент», нравственный пример для вас важнее, или писательская убедительность? И чего именно вы никогда не станете описывать, чтобы не противоречить своей религии?
Воспитательный, да и нравственный – не являются частью текста. Я извиняюсь, потому что сам не матерюсь и являюсь противником подобного лексикона. Мне тупо стыдно перед родней за брань, так же, как стыдно было бы, если бы отец сегодня увидел меня с сигаретой во рту (смайлик). Но как раз объясняю своё авторское – что просто не могу не использовать мат, ведь тогда буду чувствовать, что не правдив. Единственное, что я бы не стал описывать в литературе это сцены секса. Думаю, это за красной линией для меня. В остальном – если мои тексты кого-то ненавязчиво воспитывают, то не вижу в этом проблем, более того, рад быть полезным для человечества. В новом своём тексте я буду играть в опасную игру с воспитательностью. Там всё совсем по краю. Надеюсь, редакторы сделают из него текст высокого уровня.
Уж раз мы заговорили о нравственном кодексе мусульманина: каково в исламе отношение к искусству, к художественной литературе, в частности? Есть легенда об уничтожении Александрийской библиотеки. Считается, что это огромное собрание античных научных трактатов и вольных сочинений было уничтожено религиозными фанатиками, причем в первый раз это сделали христиане, а во второй – арабы, завоевавшие Египет в V веке. Предание сохранило слова халифа Омара, отдававшего приказ: «Если в этих книгах написано не то, что в Коране, они вредны, а если то же самое – они бесполезны». Вопрос не столько в достоверности самой легенды, сколько такого подхода в исламе.
Искусство в исламе тема сложная и имеет некоторое количество трактовок. От полного запрета до разрешения: оно не нарушает каких-то религиозных постулатов и несет пользу людям. Например, музыка под запретом. А стихи супруге о том, как ты её любишь – вроде бы нет. Я в этом вопросе руководствуюсь такой логикой – Аллах дал мне определенный талант, значит, это неспроста. Остаётся надеяться, что я несу больше пользы, чем вреда.
Еще хотелось бы задать вопрос о вашем любимом круге чтения, об авторах, возможно, сформировавших вас как личность, как писателя? И о темах, которые вас волнуют и послужат в перспективе основой для новых текстов?
Литература на меня как на личность, думаю, не повлияла, потому что читать литературу я начал очень поздно. Поэтому если что-то и повлияло, то, может, видеоигры или кино, но проследить что-то конкретное я не могу. В писательстве отчасти на меня повлияли Джон Грин и Джо Аберкромби, но в целом как на рассказчика историй – режиссёры, такие как Кристофер Нолан и Даррен Аронофски.
То важное, о чем я не спросила, но сказать обязательно надо?
Вроде ничего, но если бы вы меня спросили, чем я занят прямо сейчас, то я бы ответил, что пытаюсь понять, почему научная фантастика в литературе находится в упадке. У меня есть, возможно, не очень корректное ощущение, что я способен в любом жанре написать один из лучших отечественных текстов. Я написал подростковый текст («Типа я»), детектив («Холодные глаза») и уютный европейский текст («Большая суета»). Каждый из них получил отличные отзывы. Ещё есть «Луна-84» – аудиосериал фантастический, но это не научная фантастика, а, скорее, янг эдалт. То есть я всякий раз выдавал отличный текст и хочу это сделать в жанре научфанта, а для этого надо понять, что с жанром не так.
Задавшись вопросом кризиса научной фантастики, вы продолжите тему писателя и теоретика литературной фантастики Павла Амнуэля, в частности, его статьи «Реквием по научной фантастике». Проблема неисчерпаемая, желаем вам внести в ее исследование свой вклад – и, разумеется, создать один из лучших отечественных научно-фантастических романов. Спасибо за интервью!
Автор: Елена Сафронова
Фото: архив Мастерской АСПИР
